Македонска Книга

Настоящим уведомляю, что дальнейшее вещание будет происходить на длинных волнах. Пеленгуйте, не потеряемся!

Читая историю первых финансовых пирамид Питера Гарбера я понял, что слово, которое я слышу то доверительным шепотком подельников, то криком праведников, всего лишь русская калька английского «schemе». В частном значении и в частном интересе. South Sea Scheme, Railway Scheme - забудьте греческие корни и наукообразие первых значений. У англичан ружья кирпичом не чистят! У нас, впрочем, тоже. Теперь «в схеме» можно быть «в доле», можно быть «в теме».

Пару лет назад мне пришло вежливое письмо. На ломанном русском меня спрашивали, почему при запросе «Македонска книга» Google выдаёт не издательство в Битола, а этот уютный бложик? В приложении к письму был прейскурант изданий. Не хорошо – люди волнуются, ждут ответ. Что мы можем ответить?

Эта книга примирит всех присутствующих. И слоновью туру археологов. И остальной табун лошадок с карусели консюмеризма. Директор лондонского Музея дизайна Деян Суджич написал очень плотный по содержанию и очень лёгкий для восприятия текст. Итальянский архитектор Эрнесто Роджерс спроектировал самый известный миланский небоскрёб – башню Веласка – бетонный наследник гвельфов. В статье, написанной для журнала Domus в 1946 году, Роджерс утверждал, что тщательно изучив обычную ложку, можно определить, какой город построит общество, в котором она была сделана. Вряд ли это просто эффектное преувеличение. Не употребляя само слово дизайн, Роджерс привел убедительный довод относительно его значения в мире материальных вещей. Ложку следует воспринимать как фрагмент генетического кода, способного породить любой рукотворный артефакт. Следы этого кода можно найти в любом объекте, имеющем те же дизайнерские корни, - кресле, автомобиле, шрифте, не говоря уж о небоскрёбе или городе. Йон Ходдер утверждал то же на примере дверных ручек.

Мерзкий город Елабуга. Мраморная доска на деревянном срубе. Чужая, неуместная, как татарская абракадабра. Невытравляемый школьный порядок именования, противоречащий самой жизни, окрикам на улице. Дважды, трижды мёртвое «Цветаева Марина Ивановна». Уж лучше фамильярное «Мариночка Ивановна». Пошлость – запах жизни. Лучше бы грязная посуда в литфондовской столовке, лучше бы татарская абракадабра. На кладбище не пошёл, запрещал себе курить и плакать.

Моэм не зря заставлял дремать Майкла Госселина над греческими мифами Грейвса. Меня вынудил Aeroflot. Послушать Грейвса, так все мифографы рассказывали только одну историю - неудачного (но крайне необходимого ради исторического прогресса) брака царя-жреца и лунной жрицы. На двадцатой странице тебе уже не надо заглядывать в комментарии, где при переменных именах постоянным остаётся только занудство Грейвса. Надо же, он потомок Ранке!

Что вы меня пугаете? Через год пугать будете! А пока из рыбаков и мытарей мне нужно сколотить мировую религию. Не мешайте!

Голландский фотограф Эрвин Олаф, любимый мной за рефлексии возраста, в 2010 году снял короткий метр для фестиваля в Утрехте. Не обманывайтесь очарованием Висконти. Висконти экранизировал бы «Дождь, пар и скорость» Тёрнера. Олаф же всегда ироничен. Это мокьюментари наоборот, поруганная киноиллюзия. Софи – одноглазая королева в стране слепых.